|
6 фрагмент 1.5. Все кружилось как в калейдоскопе. Он входил в эту информационную реку, и она, подхватив, несла его непонятно куда. Да и неважно было. События, лица, слова, книги, вещи, реклама, телевизионные клипы так и искрились, захватывая на какое-то время его сознание. Но он-то был чуть в стороне, сам по себе от всего этого. План интервью, встреч, презентаций и статей, им посвященных, был внесен в записную книжку, продуман и готов к продолжению. Сбоку от этой прокуренной редакционной залы, где спасти мог только крупный шрифт на экране компьютера, была темная клетушка с толстыми книгами на полках и письменном столе с зеленой настольной лампой. То есть лампа была красной, но почему-то, когда ее зажигал, она становилась зеленой. Неважно, главное, что тут было свое небо, свой ритм, неторопливое пробуждение, добрый сон и вечное письмо, которое писал бы, да только неизвестно кому. А еще дальше маячила смерть, в которую можно было вглядываться. Время и место, в котором тебя не станет. И еще было множество людей, становившихся близкими, когда они шли изнутри тебя со всеми своими отдельными историями, каждая из которых складывалась в общность, которую ты не мог ни понять, ни даже обозреть целиком, вращаясь внутри нее. Он только переходил от Оскара Уайльда к Джордано Бруно, от того к дневнику жены-девочки, который нашел в столе после ее исчезновения, а от дневника – к Хайдеггеру, которого мучил уже полгода, почитая его входом в мир, в который не только никак не мог войти, но даже и обозначить его присутствие. Конечно, он был гомосексуалистом, запертым в большое, несчастное, доброе тело. Отсюда возникла и его любовь к магии. Слепить постороннее себе чучело и вдруг одухотворить его, сведя в него мировые энергии. Любовь к парадоксам заставила его родить себя по новой, став собственными родителями и выбрав себе потомков и предков по вкусу. Конечно, иной раз всплакнешь от такого смертельного одиночества, зато к Богу ближе и понятней. Всегда ведь надо выбирать. Зато девушек любил по касательной. Преодолевая внешнюю разность тоской, мучительным телесным притяжением и вдруг наступающим скандальным осязанием рук, грудей, попы, так что уже не оторваться. Главное, в этот момент не видеть себя со стороны, иначе испортишь и так все давно испорченное. Сначала он ходил всюду с мамой, потом с другом, который за свое присутствие на людях требовал интимных услуг и тошнотворной близости, но без него, действительно, было не обойтись. Ибо он хотел девушек и боялся их: они были не идеальны и, как таковые, годились только в приятельницы и боевые подруги. Но не знали этого. |