26 фрагмент

Хватит ли у него мозгов переиграть всю эту советскую контору? Хотя другого выхода у него нет. За ним огромное число людей, отправленных в небытие, прозябание, расстрельную яму, эмиграцию, отчаяние, могилу.

А эти – иного антропологического вида. Они считают тебя не человеком, а инструментом в своих руках. Поэтому они сами выводятся из круга людей, о котором, возможно, не подозревают.

В Ленинград он взял билет в спальный вагон. Во-первых, других и не было. Во-вторых, хотел посидеть перед ноутбуком, записать впечатления, прийти в себя, не выбиваться из обычной сосредоточенности.

К сожалению, второй билет не продают, ехать ему было не с кем, ожидание попутчика одно из самых неприятных ощущений для таких самоуглубленных мозгляков, как он. К счастью, имея компьютер, можно изображать из себя шибко умного, к которому не лезь.

Попутчицей оказалась весьма пригожая дамочка, которую в Москве провожал, судя по всему, муж, поглядывавший на него с подозрением. Сам он поздоровался и углубился в свою книгу о турецком направлении внешней разведки между двумя войнами.

Если дамочка подсадная из конторы, а этого нельзя было исключать после его последних статей и интервью, то смотреть, как они разыгрывают из себя супругов, у него тоже не было никаких резонов. Если начнет соблазнять или раскручивать его на продолжение знакомства, тем будет подозрительней.

 В человеке волшебней всего пальцы, - касания, боязнь, стеснительность, страстность. Пальцы тоже могут обмануть, но они дают знак о глубине, которая или есть, или нет в человеке. Не глаза, а косточки от вишен, оставшиеся в бокале после выпитого коктейля.

 Когда поезд поехал, и ровно через пять минут после этого, они назвали друг другу свои имена, и она попросила его выйти на минуту из купе, чтобы она смогла переодеться, он уже знал, что там может быть, пока он будет стоять в коридоре и смотреть в окно на московские пригороды, которые они, разгоняясь, стараются побыстрее миновать.

Она заглянет в ноутбук, пытаясь сразу определить, есть ли там код. Кода нет. Он просто свернул файл, на котором уже описал свои подозрения на ее счет. Там же идет сложная система взаиморасчетов с двойником, которая ей может показаться не совсем понятной. Но это на потом. Чтобы поддержать в ней интерес к нему.

Он слышал, как она защелкнула за ним замок на двери. Устаешь не от детективного напряжение, а от его напраслины. Человек живет в глубине брюха, а там все просто и вообще все свои. Они и составляют замкнутое братство нормальных людей. Ему хотелось в это верить, и он знал, что это так, внимательно отсекая противоречащие факты вместе с их носителями.

Люди все время шли по коридору, отвлекая и от мыслей, и от картинки за окном. Кто-то с полотенцем через плечо шел в туалет, кто-то в вагон ресторан, проводник с деловым видом прошел раз пять туда и обратно. С путешествием примиряет цель, которую оно имеет, иначе страшно.

Прошло, наверное, минут десять, как он вышел из купе. Он попробовал открыть дверь, та была закрыта. Он тихонько постучал. Ответа не было. Он еще раз постучал, назвав ее по имени. Ничего. «С вами ничего не случилось, ау?» - проговорил он погромче, ударяя уже не костяшками пальцев, а всей ладонью. Его вдруг ударило в жар. Проводника, как назло, не было видно. Он прошел к нему в купе в голову вагона, там его не было. Вернулся к своему купе, еще раз постучал, потом дернул дверь, ничего. Проводник как раз проходил, и он попросил его открыть дверь, поскольку попутчица не открывает.

Тот достал из куртки ключ, повернул его, дернул дверь, и им стало видно лежащую без движения женщину на койке. Ноутбук был открыт и на том же месте на столе. А женщина была без чувств, и все могло быть. «О, Господи, - сказал он, - врача, наверное, надо срочно». Проводник шагнул внутрь купе, дотронулся до руки женщины, ища пульс. «Похоже на обморок, врач в седьмом вагоне, в середине поезда, сходите кто-нибудь, это через четыре вагона от нас».

Он рванулся, но в голове шарахнуло, что тут все его документы, вещи, это все может быть подстроено. «Идите сами, вы найдете лучше меня, - сказал он, - а я постою, чтобы никто не зашел». Люди уже заглядывали через плечо ему. Как ветерок, по вагону уже гулял слух, что какой-то женщине плохо или даже умерла. Пассажиры высовывались из своих купе. Проводник побежал по коридору, расталкивая всех. «Может, водой надо побрызгать?» - сказал он, непонятно к кому обращаясь. Ему передали сзади бутылку «Аква минерале».

 В ребрах течет летний ручей, птицы поют, сердце поднимает свой японский флаг восходящего солнца, дикари идут факельным шествием, парус надут дыханием, говорят, что где-то есть невиданная страна, дятел, обрушивая на все это шапки снега, долбит левый висок, ни одна таблетка не помогает.

 Читая в книгах, он не понимал, как люди приходят в себя, если на них брызнуть водой. Предполагал аллюзию из сказок о живой воде и мертвой принцессе. Неужели и правда умерла? Бред какой-то. Он не знал, брызнуть на нее издали водой? Подойти? Но нельзя ведь ничего трогать. Он и так под подозрением. Ему надо совладать с лицом, выказывая и свою растерянность, и невиновность, и надежду на то, что это обморок и все будет нормально.

Он шагнул в купе и, открыв бутылку минеральной воды, начал лить ее ей на лоб. Спирт. Надо виски спиртом. Она была теплой, что внушало еще надежду. «Дайте водку какую-нибудь», - сказал он, не оборачиваясь людям. Сбоку возникло оживление. Проводник с доктором шумно вошли в купе. «Отойдите, дайте воздух», - приказал врач, прикладывая ватку с нашатырем к носу женщины. Та взбрыкнула, как лошадь. Господи, жива. Он вытер себе лоб той же мокрой рукой, сел на койку, дрожащими руками закрыл ноутбук, глядя, как двое людей в форме колдуют над женщиной, которая оказывалась все более и более живой.

Ужас, о какой ерунде думаем, будучи над бездной. Как его угораздило попасть в этот вагон, в это купе, куда он едет? Он глядел на свои трясущиеся руки, и радость от неслучившейся беды все более сменялась злобой на нелепость ситуации, в которую он угодил. Мало ему своего идиотизма, так еще и со стороны добавляют.

Женщине стало лучше. Врач ушел, измерив давление, сказав, что потом еще зайдет. Если надо, то сделает укол. Женщина отказалась. Когда все ушли, он спросил, как лучше, открыть дверь купе, чтобы был свежий воздух, или закрыть. Она сказала, что лучше закрыть. Извинилась за причиненное ему беспокойство. Сказала, что такое с ней очень редко, но случается. Он спросил, не диабет ли у нее, не кома ли это? Нет, сказала она, у нее низкое давление, а тут, наверное, еще переволновалась в связи с дорогой. Он спросил, не надо ли ей чего-нибудь, извинился, что со страху облил ее водой. Уже почти даже посмеялись.

Он сказал, что ей, наверное, нужен коньяк для поднятия давления. Они могли бы потом пойти в вагон-ресторан или, если она согласится, он купит коньяк и принесет сюда в купе. – Нет, она не пьет. – Как только муж не боится отпускать ее одну, такую нежную? – Он боится, сказала она, но у них не было другого выхода. Он занят и не мог поехать с ней, а она едет за их дочкой, которая сейчас у ее родителей.

Теперь было особенно уютно ехать и разговаривать. С ее разрешения он погасил верхний свет, зажег ночничок, стало так тихо, так хорошо. Успела ли она переодеться до того, как ей стало плохо, спросил он. – Ну, конечно, разве он не заметил, что на ней уже дорожный халатик? – Нет, он не женат, и все, связанное с женщинами, для него полная загадка, в которую он и не пытается вникнуть, а только ощущает кожей. – И что же он сейчас ощущает? – Очень приятное тепло, нежность, покой. – Вы дамский угодник, сказала она, дайте мне прийти в себя, и я после ужина буду в вашем распоряжении.

 Нежная ножка из-под халата, а трусики надеть, выходит, забыла. Все хотят близости, но боятся ее, как омута, в который бросаются, закрыв глаза. Перетерпите немного, взявшись за руки, поверив друг другу. Потом будет только хуже.

 Он рассказал, что боялся, что ее ему специально подсунула контора. Он хотел купить все купе, чтобы ехать спокойно, работать, ни о чем не думать. И ее обморок только усугубил его подозрения. Как человек одинокий, он может говорить то, что от него не ждут.

Она слушала его с интересом, лежа, глаза светились. Пришел врач с чемоданчиком, предложил сделать укол, чтобы поднять давление. Она отказалась. Тогда он при докторе предложил ей не отказываться от укола, чтобы это не выглядело вдвойне подозрительным. Улыбнувшись, она сказала, что боится еще аллергической комы, лучше ее не трогать, она примет свое лекарство. В крайнем случае, ее попутчик сходит за доктором. Тот сказал, в каком он будет вагоне, и откланялся.

Чем же он так интересен органам, которых боится, спросила она. По ней, так все эти страсти, слежки, фандоринские детективы, как и рассуждения о России, которыми ее достали приятели мужа, это нечто, не доигранное ими в детстве, он не находит? Конечно, согласился он. Шахматы, психоанализ, III Интернационал, эсперанто, сионизм, коммунизм, антиглобализм, терроризм – это все мужские игрушки.

Он подумал. «Свободу можно сохранить лишь в действиях, не имеющих цели». Сейчас, сейчас. Взял ноутбук, раскрыл, включил. «Вы к чему это?» - спросила она. - «Запишу, - сказал он, - чтобы избавиться от этой гнусной зависимости от другого человека?» - «От меня, что ли?» - «От вас. Я ведь поехал, не имея особой цели. Можно, конечно, написать очерк, «письма из Питера», встретиться с близкими людьми, которые сведут с другими людьми, некоторые из которых тоже станут близкими. Но половину дел приходится, как всегда, выдумывать из головы». – «Помолчите», - вдруг сказала она.

«У вас от меня, наверное, разболелась голова», - покорно сказал он. Она вполне может его и придушить ночью, почему нет? Наверняка их там этому учат. Он будет лежать без сна, уютно покачиваясь. Он и так в поезде почти не спит. Будет ждать ее нападения. Нет, сопротивляться не станет. Это даже смешно. И то, что она едва не умерла, а утром в купе найдут только его труп, а от нее не будет следа, покажется следователю даже романтичным. Будь он один, читал бы, писал, не обращая внимания, что кому-то мешает свет. Надо путешествовать по свету одному, как англичанину. «Вы совсем меня не хотите?» - вдруг спросила она.

«Если написать об этом рассказ, - сказал он, в упор разглядывая себя со стороны, - то он покажется нелепым перевертыванием женских комплексов об изнасиловании в поезде». – «Вы не хотите, - сказала она. – Когда хотят, занудно не рассуждают». – «Судите сами, я боюсь, что мне подсадят наседку, тут появляетесь вы сначала со своими приколами, теперь с текстами. Рассказ выглядел бы идиотским». – «Не очень умным выглядели бы вы, если бы кто-то прочитал этот рассказ». – «Наверное, хотя эксперты, чьими услугами я пользуюсь, назвали бы его, скорее, клиповым. А там уж все идиотское». – «Хорошо, давайте спать. Вы хоть не храпите?» - «Нет, я все равно не усну. Поэтому буду тихонько возиться с компьютером». – «Все-таки я не понимаю мужчин».

Я тоже, хотел сказать он, но когда-то надо было прекращать эту пустопорожнюю болтовню. Купе недалеко от туалета, и людей в вагоне немного, вряд ли туда будет очередь. Можно будет тихо выйти. И есть надежда, что она не впадет в кому. Все складывается просто замечательно.

 Всякий, кто думает, что кому-нибудь нужен, сумасшедший. Он, сука, - мазохист, явно вызывающий у кого-нибудь желание его помучить. Пусть в школе ему некуда было тогда деться от Бурмистра, хотя, будь умнее, наверняка бы придумал что-то. Но потом, когда все понял, нашел ведь свое место – вне. Именно ту точку опоры, которой они так боятся.  

назад   вперед