5 октября 2006 года

Артефакты Инфанте

Теплый октябрь, полнолуние, тоска, разгул нацизма, тяжко жить в стране при власти агрессивно неполноценных людей. Выставка Франциско Инфанте и Нонны Горюновой в Музее современного искусства в Ермолаевском переулке противостоит постоянному упадку человеческой натуры.

Подмигнувший мне соблазн писать о выставках для некоего журнала на хорошей бумаге, а, главное, фотографировать для него, - наделил куражом, заставил взять с собой большую камеру, два с половиной часа пробегать по пяти этажам церетелевского особняка, некогда принадлежавшего МОСХу, насквозь пропотеть в душных и переполненных залах, на ходу взять интервью у Франциско, перефотографировать всех его детей, внуков, родственников, знакомых, коллег, картины. И, наконец, полностью опустошенным отправиться в темноте переулками к метро.

Да, выставка очень большая, красивая, как все говорят – грандиозная. Более восьмисот работ, сделанных с 1960-х до 2000-х годов. Сама экспозиция продумана и сделано как уникальное произведение. Я не спросил, сколько дней они ее делали, но Франциско сказал, что уходили каждый день в восемь утра, приходили в одиннадцать вечера, и поэтому могли приглашать только очень поздно, многие, наверное, так и не узнали о выставке. Но она будет еще целый месяц, так что есть немалый шанс все это увидеть.

Тут же был Эрик Булатов с женой, чья большая выставка проходит в Третьяковке на Крымской, так что прямо расцвет концептуализма. Тут же Вадим Захаров, - чья выставка была недавно, - с фотоаппаратом, поскольку является еще и архивариусом русского концепта. Тут же Слава Лён с Олей Победовой. Тут же Зураб Церетели, одна из будущих жертв антигрузинской истерии, с сыном Василием. Церетели, вместе с Олегом Швидковским и Евгением Березнером и открыли выставку. Тут же многочисленные фотографы, художники, мыслители. Встретил философа Юру Сенокосова, через которого лет десять назад, собственно, и познакомился с Франциско, взяв тогда у него интервью и написав статью в «Общую газету». Тут же – Лена Немировская, когда-то сведшая Инфанте с Мамардашвили. Какие люди были, блин.

Шутка ли, сорок лет ходить на природу, развешивая зеркала, бумаги, тряпочки, всякие формы, и фотографировать все это, выбирая наилучший ракурс и цвет, а потом печатать и помещать в рамочку. Младший сын Франциско и Нонны все это соединил в большой фильм, который демонстрируется в небольшом зале на третьем этаже. По сути, безумие, как и все современное искусство. Но безумие, являющееся ответом на увиденное вдруг безумие окружающего мира.

Для самого Франциско таким переломом стало «паскалевское» осознание в 16-летнем возрасте жути окружающей его бесконечности. Он начал бороться с этой жутью рисованием квадратов и треугольников. То есть пытался как-то структурировать бесконечность, придав ей смысл. Так он в начале 60-х, на волне хрущевской борьбы с абстракционистами, как ныне с грузинами, стал заниматься геометрическим искусством, потом кинетическим. В середине 60-х, разглядывая на юге у моря звездное небо, дошел до «проектов реконструкции звездного неба», - совсем в духе «мальчиков Достоевского». С начала 70-х перешел к архитектуре космического переустройства. Как заметит позже его друг Всеволод Некрасов, «пластика связана с иронией».

В общем, Франциско завертел эту «спираль бесконечности», по поводу которой они и беседовали в свое время с Мерабом Мамардашвили, лицом явно подозрительным для русской нации, как она есть ныне в своем чистом виде. Начал строить треугольники в самом пейзаже. Устанавливал зеркала. Как написала только что юная обозревательница какого-то интернет-издания, «тогда он не был в ладах с компьютером». Бедняжка не подозревает, что компьютер появился лет двадцать спустя, отчасти порожденный витающими в воздухе жуткими интуициями того же самого Франциско. Художник сам создает свою родословную, - вперед и назад, - в лице жутко модных сейчас Кристо, Руиса или Феличе Варини.

А, тем временем, целенаправленно варится в собственном творческом котле. Выдумывая то, чего еще нет.